Неточные совпадения
В контору надо было идти все прямо и при втором повороте взять влево: она была тут в
двух шагах. Но, дойдя до первого поворота, он остановился, подумал, поворотил в переулок и пошел обходом, через
две улицы, — может быть, безо всякой цели, а может быть, чтобы хоть минуту еще протянуть и выиграть время. Он шел и смотрел в землю. Вдруг как будто кто шепнул ему что-то на
ухо. Он поднял
голову и увидал, что стоит у тогодома, у самых ворот. С того вечера он здесь не был и мимо не проходил.
Клим не мог представить его иначе, как у рояля, прикованным к нему, точно каторжник к тачке, которую он не может сдвинуть с места. Ковыряя пальцами двуцветные кости клавиатуры, он извлекал из черного сооружения негромкие ноты, необыкновенные аккорды и, склонив набок
голову, глубоко спрятанную в плечи, скосив глаза, присматривался к звукам. Говорил он мало и только на
две темы: с таинственным видом и тихим восторгом о китайской гамме и жалобно, с огорчением о несовершенстве европейского
уха.
Минуты
две четверо в комнате молчали, прислушиваясь к спору на террасе, пятый, Макаров, бесстыдно спал в углу, на низенькой тахте. Лидия и Алина сидели рядом, плечо к плечу, Лидия наклонила
голову, лица ее не было видно, подруга что-то шептала ей в
ухо. Варавка, прикрыв глаза, курил сигару.
Кстати,
два слова о маньчжурской белке. Этот представитель грызунов имеет длинное тело и длинный пушистый хвост. Небольшая красивая головка его украшена большими черными глазами и небольшими закругленными
ушами, оканчивающимися пучком длинных черных волос, расположенных веерообразно. Общая окраска белки пепельно-серая, хвост и
голова черные, брюшко белое. Изредка встречаются отдельные экземпляры с желтыми подпалинами.
Красивая притупленная
голова с большими подвижными округленными
ушами сидит на длинной шее и у самцов украшена
двумя маловетвистыми рогами, на конце вилчатыми и имеющими не более шести отростков.
Я как сейчас помню большую
голову, настороженные
уши, свирепые глаза, подвижную морду с
двумя носовыми отверстиями и белые клыки.
Все девицы, кроме гордой Жени, высовываются из окон. Около треппелевского подъезда действительно стоит лихач. Его новенькая щегольская пролетка блестит свежим лаком, на концах оглобель горят желтым светом
два крошечных электрических фонарика, высокая белая лошадь нетерпеливо мотает красивой
головой с
голым розовым пятном на храпе, перебирает на месте ногами и прядет тонкими
ушами; сам бородатый, толстый кучер сидит на козлах, как изваяние, вытянув прямо вдоль колен руки.
В пол-аршина от лица Ромашова лежали ее ноги, скрещенные одна на другую,
две маленькие ножки в низких туфлях и в черных чулках, с каким-то стрельчатым белым узором. С отуманенной
головой, с шумом в
ушах, Ромашов вдруг крепко прижался зубами к этому живому, упругому, холодному, сквозь чулок, телу.
Я тоже посмотрел в щель: в такой же тесной конуре, как та, в которой мы были, на подоконнике окна, плотно закрытого ставнями, горела жестяная лампа, около нее стояла косоглазая,
голая татарка,
ушивая рубаху. За нею, на
двух подушках постели, возвышалось взбухшее лицо Ардальона, торчала его черная, спутанная борода. Татарка вздрогнула, накинула на себя рубаху, пошла мимо постели и вдруг явилась в нашей комнате. Осип поглядел на нее и снова плюнул...
Лицо Маркуши покривилось, волосы на нём ощетинились, а от углов губ к
ушам всползли
две резкие морщины. Тряхнув
головой, он согнал их, а Матвей, заметив это, неприязненно подумал...
Страх, стыд и жалость к ней охватили его жаром и холодом; опустив
голову, он тихонько пошёл к двери, но вдруг
две тёплых руки оторвали его от земли, он прижался щекою к горячему телу, и в
ухо ему полился умоляющий, виноватый шёпот...
Когда он совершенно пришел в себя, ему показалось, что он вынес тяжкую, долгую болезнь; он чувствовал слабость в ногах, усталь, шум в
ушах; провел раза
два рукою по
голове, как будто щупая, тут ли она; ему было холодно, он был бледен как полотно; пошел в спальню, выслал человека и бросился на диван, совсем одетый…
У стены, заросшей виноградом, на камнях, как на жертвеннике, стоял ящик, а из него поднималась эта
голова, и, четко выступая на фоне зелени, притягивало к себе взгляд прохожего желтое, покрытое морщинами, скуластое лицо, таращились, вылезая из орбит и надолго вклеиваясь в память всякого, кто их видел, тупые глаза, вздрагивал широкий, приплюснутый нос, двигались непомерно развитые скулы и челюсти, шевелились дряблые губы, открывая
два ряда хищных зубов, и, как бы живя своей отдельной жизнью, торчали большие, чуткие, звериные
уши — эту страшную маску прикрывала шапка черных волос, завитых в мелкие кольца, точно волосы негра.
С большим трудом повернув
голову направо и налево, отчего у меня зашумело в
ушах, я увидел слабо освещенную длинную палату с
двумя рядами постелей, на которых лежали закутанные фигуры больных, какого-то рыцаря в медных доспехах, стоявшего между больших окон с опущенными белыми шторами и оказавшегося просто огромным медным умывальником, образ Спасителя в углу с слабо теплившейся лампадкою,
две колоссальные кафельные печи.
Заткнув оба
уха большими пальцами, а остальными плотно придавив зажмуренные глаза и качаясь взад и вперед, зубрила иногда в продолжение целого часа повторял одну и ту же фразу: «Для того чтобы найти общее наименьшее кратное
двух или нескольких чисел… для того чтоб найти… чтоб найти… чтоб найти…» Но смысл этих слов оставался для него темен и далек, а если, наконец, и запечатлевалась в уме его целая фраза, то стоило резвому товарищу подбежать и вырвать книгу из-под носа зубрилы или стукнуть его мимоходом по затылку, как все зазубренное с таким великим трудом мгновенно выскакивало из его слабой
головы.
До мельницы всего версты
две места, а мы будто вёрст десять отмерили. В
голове смутно, в горле саднит, глаза и
уши необычно чутки, всё вокруг задевает меня, ложится на память и сердце царапинами. И всё — как сон.
У калитки стояли легкие сани, узкие и высокие спереди, но широкие и низкие к заднему концу. Запряженные в них
две лошади порывисто мотали
головами, косились назад и озабоченно двигали острыми
ушами: должно быть, и они чувствовали необычайное настроение этой ночи. Файбиш сел впереди, боком, свесив наружу ноги; а Цирельман поместился сзади в неудобной позе, держась широко расставленными руками за поручни.
Он поминутно обегал весь кружок, обступивший Шумкова, и так как был мал, то становился на цыпочки, хватал за пуговицу встречного и поперечного, то есть из тех, кого имел право хватать, и все говорил, что он знает, отчего это все, что это не то чтобы простое, а довольно важное дело, что так оставить нельзя; потом опять становился на цыпочки, нашептывал на
ухо слушателю, опять кивал раза
два головою и снова перебегал далее.
С гладкой небольшой драгоценной
головы, от
уха к виску,
два волосяных начеса, дававших на висках по полукольцу, почти кольцу — как у Кармен или у Тучкова IV, или у человека, застигнутого бурей.
Головокружение может быть прекращено следующим образом: возьми
две веревки и привяжи правое
ухо к одной стене, а левое к другой, противоположной, вследствие чего твоя
голова будет лишена возможности кружиться.
Последний еще более разъярился, и страшный кулак, как молот, готов был опуститься на
голову Кузьмы, но тот, накренившись набок, избег удара, в то же время дал такую затрещину в
ухо Степану, что тот пошатнулся. Не давая опомниться врагу, Кузьма бросился на него, ловко обхватил его за пояс, дал подножку и уложил на пол. Дав ему еще раза
два в зубы и надавив грудь коленкой, он спросил его...
Остановился он в дверях и начал искать мелькнувшую перед ним
голову с русыми косами и с белой шеей, выходившей так стройно из-под фрезы. Не мог он не сознать того, что он действительно ищет глазами и эти косы, и эту шею. Там, на эстраде, какая-то певица что-то такое выделывала; а в его
ушах все еще звучал несколько густой, ясный и горячий голос
двух самых простых фраз.
Не поднимая
головы, о. Василий повелительно махнул рукой — раз и другой раз. Настя вздохнула и поднялась, и лишь только обернулась к двери, что-то прошумело сзади нее,
две сильные костлявые руки подняли ее на воздух, и смешной голос прошептал в самое
ухо...